Григорий Лепс: на концертах некоторых артистов нужно еще каждому зрителю приплачивать по пять долларов

В 2015 году Григорий Лепс запустил собственные фестиваль и студию, а также раскрылся в телевизионном эфире — в шоу «Главная сцена» и «Голос». Корреспондент «Денег» Борис Барабанов встретился с артистом в его подмосковной резиденции, где Григорий Лепс живет, записывает свои альбомы и ведет дела своего продюсерского центра.

Григорий Лепс, настоящее имя — Григорий Викторович Лепсверидзе.

Родился в 1962 году в Сочи. Окончил музучилище по классу ударных инструментов. До середины 1990-х пел в сочинских ресторанах, затем перебрался в Москву. В 1995 году выпустил первый альбом «Храни вас Бог». С 1995 по 2006 год сотрудничал с продюсером Евгением Кобылянским, впоследствии все свои дела вел самостоятельно. Выпустил 12 студийных альбомов.

Считается одним из самых высокооплачиваемых отечественных эстрадных исполнителей. Регулярно фигурирует в top-5 представителей шоу-бизнеса российского Forbes, в 2013 году журнал оценил его доход в $15 млн. Певец эти цифры не опровергает и не подтверждает. Руководит собственным продюсерским центром, под эгидой которого проходит интернет-конкурс молодых исполнителей «Высшая проба». Имеет долю в караоке-баре «Leps Bar» в Москве на Красной Пресне и в производстве солнцезащитных очков под брендом «Leps Optica». Запустил именную линейку ювелирных украшений GLjuwelir. В 2015 году инициировал фестивальный проект на курорте «Роза Хутор» в Красной Поляне, а также открыл в Подмосковье звукозаписывающую студию, стоимость которой оценивается в $3 млн.

Женат, отец четверых детей.

"Пока по молодым артистам мы глубоко в минусе"

В вашей новой студии может одновременно записываться три серьезных музыкальных коллектива. Вы уверены, что в стране в принципе наберется достаточно музыкантов, чтобы загрузить эти мощности?

— Все-таки я занимаюсь достаточно традиционной музыкой. То, что записываю я, нельзя записать в квартире, это не получится. Для этого нужен объем, правильная акустика. Но вообще, большие студии — это, конечно, убыточное дело, памятник деньгам. Я очень сомневаюсь, что существующий в России спрос на услуги такой студии позволит нам регулярно загружать ее на полную мощность. Желающих, может быть, и много, но вряд ли много тех, кто сможет ее себе позволить и согласится ездить в Подмосковье, а не в центр города. Вложенные сюда средства никогда не отобьются. Но я считаю себя, прости господи, хорошим музыкантом, и я счел интересным сделать для себя такой проект. От моей студии до моей спальни буквально 25 метров. Я вышел и пошел на работу. Студия, административный корпус, штат около 50 человек — вот что такое Продюсерский центр Григория Лепса сейчас.

Ваш продюсерский центр работает сейчас так, как должен работать рекорд-лейбл. Вы ищете молодые таланты, заключаете с ними контракты и рассчитываете в будущем на них зарабатывать...

— Это идеальная картина. Все большие продюсеры в нашей стране, которых я знаю, как правило, жалуются, что продюсерский центр — убыточный проект, они вкладывают больше, чем получают. Но тем не менее все этим почему-то занимаются. Молодые артисты — это люди, которых, как правило, нужно направлять. Когда я начинал заниматься музыкой и строил какие-то амбициозные планы, мне говорили: «Парень, успокойся, начни с простого». Я постоянно сопротивлялся, а те, кто мне это говорил, были намного умнее меня, потому что занимались этим много лет. Они были правы. Когда в 1994 году я записывал свой первый альбом «Натали», я стоял перед микрофоном в студии, а из аппаратной мне говорили: «Стоп! Это Шуфутинский! Шуфутинский у нас уже есть!» — «Хорошо, давайте по-другому».— «Стоп! Это отголоски Ковердейла. Ковердейл у нас тоже есть. Спой, как Лепс поет!» А я не знаю, как Лепс поет, я никогда не пел, как Лепс. В ресторане я всегда подмазывался под чью-то манеру, чтобы люди узнавали. Многое из того, что я знаю теперь, я пытаюсь объяснять тем ребятам, которые хотят здесь работать. Пытаюсь объяснять в достаточно жесткой форме. Либо они делают так, как я считаю нужным, потому что это правильно, либо они могут спокойно идти своим путем. Я могу подобрать самое главное для артиста — репертуар. В наш ПЦ поступает 20-30 песен в день. Это абсолютно разные авторы, некоторых я даже в глаза не видел. Если произведение мне нравится, я его покупаю. У нас стандартный контракт с авторами, мы договариваемся по авторским правам и оставляем им публичку. Песня принадлежит мне, я могу ее подарить, могу сам спеть.

А качество? Графоманов-то много...

— Скажу так: из двухсот песен половину выберу. Половину песни. Может быть, это какая-то маленькая идейка в каком-то произведении, за которую можно зацепиться. Бывает, что я звоню композитору и прошу его разрешения изменить гармонический ряд или подкорректировать текст. Или, например, песня мужская, и ее нужно переписать под девушку. Как правило, они соглашаются. Цена, которую обычно просит автор,— примерно $2-3 тыс. И я им эти деньги даю. Но бывают случаи, когда песня покупается за гораздо большие средства!

Получается, из крупных продюсерских центров ваш — единственный не завязанный на композиторе, на продаже его каталога?

— Мне в чем-то проще, чем им. Я, конечно, не композитор уровня Макса Фадеева, Виктора Дробыша, Игоря Крутого или Игоря Матвиенко. Мой плюс в том, что я могу брать много песен у других людей. У каждого даже самого слабенького композитора есть хотя бы одна хорошая песня.

Сколько человек сейчас у вас на контракте?

— Нико Неман, Шариф Умханов и Алина Гросу. Мы записываем им альбомы, стараемся сделать так, чтобы в каждом были один-два шлягера, которые можно петь в караоке. Это для меня показатель. Все остальные артисты, которыми мы в некотором смысле занимаемся, не являются артистами продюсерского центра в полной мере. Отношения разные. Мы рекомендуем репертуар, я покупаю для них песни, они возвращают деньги, играя концерты. Я получаю от них свои пять, семь, десять процентов.

Ну вот какие, например, отношения с Тимати?

— Он не является артистом ПЦ Григория Лепса, у него есть своя компания, он талантливый и умный парень. Просто мы делали ему концерты в Crocus City Hall. Как обычные промоутеры. Мы рассуждали так: получится с концерта заработать или не получится — это уже наша проблема. Мы берем на себя риски, вкладываемся в организационные расходы, в рекламу. Тимати и его компания — хороший раскрученный продукт, и тем не менее первые два концерта в «Крокусе» были убыточными. Это суровая реальность — иногда артист собирает, иногда нет, и чаще нет, чем да. Потом мы вышли в ноль. А последний концерт, в этом году, прошел с «перебитком». Все-таки мы победили. Он собрал большую аудиторию.

Кто вкладывает средства в ваших молодых коллег? Ваш ПЦ? Или у них есть свои спонсоры?

— У одного из троих были какие-то деньги. Точнее, у его родителей. Мы их успешно потратили: купили произведения, сделали аранжировки, выпустили альбом. Что касается остальных — все на наших плечах. Так что пока по молодым артистам мы глубоко в минусе. Надеемся, рано или поздно это закончится.

По каждому проекту есть бизнес-план?

— Я все-таки думаю, что это нельзя просчитать. Смотрите, приходит человек к большому продюсеру и говорит: «Вот у меня есть девочка и миллион долларов. Сделайте из нее звезду». «Не вопрос, сделаю!» — говорит продюсер. Он врет. Потому что он не знает результата. Его никто не знает. Все, что происходит с артистом, зависит от людей, которые придут на его концерты. На концертах некоторых артистов нужно еще каждому зрителю приплачивать по пять долларов.

Какие у вашего ПЦ отношения с радиостанциями? В этом году тему радио, скорее всего, нужно начинать с разговора о «Русской медиагруппе». Вы ведь были среди тех, кто поддержал ее основателей в споре с Владимиром Киселевым.

— Очень много артистов встало на защиту Сергея Витальевича Кожевникова. Он является не только моим другом, но и моим родственником: я крестил его дочку. Наша поддержка не сыграла никакой роли. Насколько я могу судить, она и не могла помочь. Но мы сделали этот шаг, мы считали, что так будет справедливо. Что касается размещения песен в эфире, лично у меня с этим сложностей нет. Как сложившийся артист, имеющий вес, я могу прийти практически на любую радиостанцию и сказать: «Поставьте, пожалуйста, мои песни». И они их поставят. А вот с песнями молодых исполнителей могут быть сложности. Но и тут мой авторитет играет свою роль. Мне могут пойти навстречу.

Ваш ПЦ занимается музыкальным фестивалем в Сочи в «Розе Хутор»?

Да, уже второй год подряд. Мысль в следующем: хватит везти деньги в Куршевель. У нас прекрасные условия на Красной Поляне. Государство пока что не помогает нам финансово, делаем фестиваль на свои деньги и деньги наших друзей. Слава богу, в этом году в «Розе хутор» появится концертный зал на 1500 человек, его строят, в общем-то, по нашему проекту. Появился даже один спонсор.

"На «Голосе» я нашел людей, которые поют в три раза лучше, чем я"

В «Главной сцене» вы были просто ведущим, а в «Голосе», как мне кажется, по-настоящему раскрылись. Многие изменили отношение к вам.

— Что касается «Голоса», то поначалу мне было не понятно, что, собственно, я должен там делать. Энтузиазма не было. Я благодарен Константину Эрнсту и Юрию Аксюте за то, что они все-таки убедили меня пойти туда. То, что я там себя немного странно веду или рисую какие-то каракули, не говорит о том, что я ничего не слышу. Я там нашел людей, которые поют в три раза лучше, чем я. Они молоды, мотивированы. Мне даже страшновато стало. Я так уже не спою.

В вашей команде, наверное, самая яркая фигура — иеромонах Фотий...

— Удивительно, но на слепых прослушиваниях я повернулся на его голос раньше Александра Градского, хотя это «его» персонаж. Великолепный, хрустальный голос. Он мог бы украсить сцену любого оперного театра. И у меня вопрос к самому себе: ну хорошо, победит он, но он ведь никогда не будет гастролировать? Насколько я знаю, к нему уже есть вопросы и у прихожан, и у иерархов. Для церкви ведь все это бесовщина — телевидение, эстрада, конкурсы. Я боялся, что в какой-то момент он решит уйти. Но он считает это испытанием для себя.

Объясните, зачем туда пошла Мария Кац? Она первой от России участвовала в “Евровидении”, учила петь половину нашей эстрады! Что-то недополучила в жизни?

— Наверное, попытка доказать что-то самой себе.

А бывает такое, что вы делаете что-то просто потому, что проверяете себя на прочность?

— Ну например, я записал два альбома песен Владимира Семеновича Высоцкого. Первый альбом, «Парус», был неплохой. И тогда это был действительно вызов: 2003 год — что такое фигура Высоцкого и кто на тот момент я? Альбом, получивший название «Второй», получился слабее. А сейчас не то чтобы с целью доказать что-то самому себе, но просто потому, что интересно, я хочу выпустить еще один альбом с песнями Владимира Семеновича Высоцкого, но на этот раз это будет unplugged: ни барабанов, ни клавишных — голос и гитара. То же самое, что было у него, только на более высоком уровне звукозаписи. Так вот, в работе сейчас у меня порядка 60-70 песен. Пластинки на три-четыре хватит. Семья Владимира Семеновича не против.

"Около 140 концертов в год — это наша норма"

Все говорят о кризисе в концертной индустрии. У вас сейчас больше или меньше концертов, чем, скажем, в прошлом году?

— Около 140 концертов в год — это наша норма. Если брать наш традиционный график в течение года, то провал только по Украине. В среднем мы играли там около 20-30 концертов в год. Обычно весной. Жаль людей — там много моих поклонников. Жаль, что украинское государство считает, что я каким-то образом могу им навредить, это бред собачий. Может быть, и передумают еще. Народы-то братские, пусть десять или двадцать лет пройдет, рано или поздно все равно помирятся. Вообще я десять лет ездил с гастролями на Украину, нас там всегда прекрасно встречали. Потом произошла ссора между двумя странами. Мне запретили приезжать.

И тем не менее, вас зовут туда на концерты до сих пор...

— Да, приглашают, готовы присылать частные борты, обещают «решить вопрос». Но знаете, я уже сам не поеду. Хоть я и не имею отношения к политике, я понимаю, как это будет выглядеть. Я не понимаю, почему на Украине нужно запрещать русскую музыку, если там половина населения говорит на русском языке. Почему, если мы сейчас приедем в Донецк, нам закроют выезд в Европу? Это несправедливо.

А вы не собираетесь играть в Донецке?

А не приглашали! И вообще, вы, наверное, знаете, при каких обстоятельствах мы решили не доигрывать три концерта нашего последнего тура по Украине. 2 мая была бойня в Одессе. Когда я увидел это по телевизору, я ночью вызвал устроителей гастролей и сообщил, что мы заканчиваем гастрольную деятельность на Украине и оплатим все издержки. Часа в три ночи я собрал свой коллектив и сказал, что петь на крови мы не будем. А ехать сейчас в Донецк... Там пока еще не все спокойно, честно говоря. Но меня не это пугает. Я бы сказал, пение и война не очень сочетаются у меня в сознании. Хотя, если старшие товарищи попросят...

Ваши гонорары как-то меняются в ситуации кризиса?

Гонорары прежние. Даже упали немного. Хотя где-то и поднялись. Но нам трудно и контролировать цены на билеты в других регионах на концерты, которые устанавливают наши партнеры.

Корпоративов меньше стало?

— Мы на корпоративах особо никогда не зацикливались, не было задачи получить все заказы. Меньше заказников не стало. У нас же как: хлеба и зрелищ, пир во время чумы, все плохо, но гулять будем. Цена немного упала, это да. В целом наша концертная история, слава богу, не слишком ощутила на себе удар кризиса. Слава богу — потому что да, студия построена, дом у нас есть, земля есть, но теперь за все за это нужно платить: возвращать кредиты в банки, отдавать долги друзьям. Года три-четыре-пять на это уйдет.